Медаль за отвагу. Том первый. В тени сомнения - Виталий Вээм

– Мистер Хаджест пришел в сознание? – с тревогой спросила Мария.

Брандмейстер помотал головой.

– Отравление у него тяжелое, но медики утверждают, что он поправится.

– Лишь бы так и было.

Мария помрачнела. Девушка не ожидала, что отравление мистера Хаджеста дымом столь серьезно.

Брандмейстер обнял ее плечи в попытке утешить.

– С ним все будет в порядке. Он оправится.

Девушка подняла взгляд и с минуту молча всматривалась в небо. Одна за другой появлялись звезды. Маленькие сверкающие точки окружали узкий рогалик луны. Затем она все тем же грустным голосом сказала:

– Мы уже давно смотрим в небо не для того, чтобы разглядывать звезды. Хоть они и лучше видны.

Они шли мимо зенитной пушки на лафете. Ее задранный вверх ствол в сгущающихся сумерках больше походил на собственную тень.

– Это больше подходит к артиллеристам, нежели к нам, – отмахнулся Брандмейстер.

Мария посмотрела на шефа: округлое лицо, с глазами непоколебимой уверенности, спокойная твердая речь. Рядом с Финли Мария чувствовала себя в безопасности, пусть порой он и теряет самообладание. Но для этого нужно еще постараться, в такие моменты Брандмейстер использует брань и грубость в отношении к человеку или обстоятельствам, что спровоцировали такой его настрой. И зачастую сама ситуация требует от него именно таких суровых мер. Брандмейстер никогда в своем присутствии не позволит другому человеку впасть в отчаяние. А сам он с таким чувством казалось незнаком. И в данный момент совсем не понимал и не разделял волну дурных мыслей, одолевших Марию.

– У тебя сажа на лице, – с улыбкой подсказал он.

Мария попыталась стереть сажу, просто поводя по щеке пальцами.

– Размазала только, оставь. В темноте все равно не видно.

– Полгорода таких же чумазых, как и я.

– Да, сажа на всех.

Брандмейстер перестал обнимать Марию, достал коробок и стал чиркать спичкой.

– Разве можно курить, Финли?

– Ничего, я быстро. Как твои родственники?

– Все так же пытаются ужиться под одной крышей, – после вопроса о близких у Марии скользнула добрая улыбка. – Мама шлет тебе привет.

– Досадно, что мы ни разу не виделись, хоть и наслышаны друг о друге.

– Она хочет с тобой познакомиться.

– Как-нибудь выпадет случай. А ты… Ты скучала по мне?

– Я женщина. Я не признаюсь тебе в этом, даже если и так! – весело ответила Мария, пойманная врасплох, хоть Финли и спрашивает об этом каждый раз, даже после самой короткой разлуки в несколько дней, но каждый раз такой вопрос получается внезапным.

Брандмейстер, оставаясь в интриге, после паузы вдумчиво продолжил:

– Парни из части удивляются, говорят, работа трудная, рисковая. Сидела бы Лайтоллер диспетчером, координировала наряды в центральной. Так нет же. Хотя, по-моему, удивляться нечему. Идет война – женщины собирают танки, самолеты, выполняют разную мужскую работу. Многие из них дилетанты, обученные на скорую руку, так как занимались совершенно другим делом либо бездельем. Кто-то еще только учился на профессию…

– Я же еще до войны поступила в академию, вовсе не зная о том, что она начнется.

– Зачем?

– Огонь же – это стихия? Победил огонь – укротил стихию.

Брандмейстер вскинул брови, с такой позиции он еще не смотрел на свою работу.

– Я шучу, – со смехом добавила Мария.

– Я уж было подумал, что ты серьезно. Причина признаться так себе. Но звучит красиво.

– А если серьезно, то я над этим не думала. Помню, как в детстве имитировала, что я – пожарная машина. Бью в колокол, тороплюсь. Затем я уже главная – раздаю команды. Конечно, не так повелительно, как ты… Ребята, что принимали участие, как будто разматывали шланги, затем тушили пожар, утирая лоб. Потом я кричала, что огонь перебросился на соседние постройки, и нам нужна подмога. Но не все ребята хотели играть в пожарных, и нам приходилось их уговаривать и даже грозить самым упертым, что мы больше не будем с ними общаться, если они нам не помогут.

– Маленькие манипуляторы. Нужно позаимствовать тактику, мне нравится, – подвел итог Брандмейстер. – Но реальная служба отличается от наивных, романтичных представлений о ней?

Мария, немного подумав, согласилась. Брандмейстер умел спустить на землю.

Пройдя по площади, а затем еще несколько улиц, пожарные свернули на пешеходный бульвар. Здесь было не менее оживленно: беседуя, прогуливались парочки, а также компании девушек и молодых людей. Молодые люди в выходной военной форме, девушки на каблуках и марафете, звонко смеялись над остротами. Порой остроты получались особо удачными, молодые люди тоже заливались гоготом. Также встречался одиноко идущий человек, в основном мужского пола. Он пошатывался, слегка запинаясь о самого себя, горланя песню не связной речью. Если встречался одиноко идущий человек – женщина, то это была быстрая, целенаправленная походка. Иногда попадались пожилые парочки – супруги, решившие прогуляться перед сном, но по виду их угадывалось, они и сами уже поняли, что это не самое удачное место по вечерам для тихих, уютных прогулок.

– Нам сюда, – Брандмейстер указал на несколько ступеней, ведущих в цоколь под неприметной вывеской. Надпись на бочке, стоявшей возле входа, повторяла название бара и одновременно служила урной. Финли закинул туда окурок, открыл дверь, пропуская девушку вперед.

Войдя, Мария оказалась на балконе деревянной лестницы, где однозальное помещение с круглыми столами хорошо осматривалось.

Над головами посетителей, словно пар из носика кипящего чайника, взмывал сигаретный дым, его притягивало в узкие окна под самым потолком, которые снаружи получались над землей, и в них видна была только обувь прохожих. Стены, обшитые деревянными панелями темного цвета с едва синим отливом, придавали приятную гамму для глаз, а для декора на них висели картины, медные блюда, соусники, а также аккуратные светильники с мягким матовым светом. Возле небольшой сцены под гитарное соло выплясывали двое мужчин. Выглядел их танец так: руки согнуты в локтях с безвольно качающимися ладонями, расслабленными в кистях. Ноги слегка согнуты в коленях, а ступни выкидываются вперед, и так они танцуют вокруг друг друга, меняя направление. Но при любом положении каждый из них всегда находился боком к другому, а сами движения похожи на то, будто мужчины семенили. Музыка сливалась со звуками шума и гама: смехом, возгласами, тостами, звоном бокалов, бряканье пивных кружек.

Натертый воском паркет был местами липким от пролитой выпивки, а на выход вела лестница, и пьяному гостю сперва нужно преодолеть ступени, прежде чем выбраться на поверхность. Само же заведение не ставило себя как место, где с вытянутыми спинами говорят об искусстве, и в целом внутреннее убранство, атмосфера, понравились Марии больше, чем вид бара снаружи. Посетителей же в этот вечер собралось много, столики все были заняты, а возле стойки весьма оживленно и бурно скопились мужчины со стаканами в руках.

Мария, сказав, что скоро вернется, направилась в дамскую комнату, по пути лавируя между столами и стараясь не столкнуться с официантами, снующими с груженными подносами. Брандмейстеру тем временем повезло: он занял столик возле лестницы как раз в тот момент, когда прежние гости его покинули. Теперь, он расположился удобно, с трудом, но подозвал официанта, заказал две пинты темного пива и стал рассматривать антураж. Струны гитары, логично завершившие игру, смолкли, прозвучали бурные овации. Какой-то мужчина, с закатанными рукавами рубашки на выпуск, воспользовался тишиной и обрушил свою речь на присутствующих.

– Множество людей веруют, только когда им удобно. Но Господь видит всех и каждого. Атеисты прозрели, когда с неба посыпались бомбы.

Жадно глядя на стаканы с выпивкой, он облизывал губы и с эмоцией вещал тоном диктора с трибуны.

– Может, кто-либо из вас угостит меня выпивкой?! Будьте уверены, на небесах вам это зачтется. Скорее всего, в божий сад вы не попадете, но ваши муки могут сократиться от бесконечных до просто вечных.

Брандмейстер наблюдал, но не мог понять, кем является этот мужчина – то ли безумным сумасшедшим, то ли пьяным служителем церкви. Еще один мужчина средних лет, более трезвый его приятель хватал диктора под локоть, пытался отвести в сторону, призывая на этом и окончить речь. Но не слишком убедительно и диктор продолжал:

– И почему услуги жриц любви подорожали? Неужели они стали симпатичней, или их орудие труда стало уже?

Задал он эти вопросы с таким видом, словно будучи учителем, стоял перед классом у доски и выискивал взглядом, кто же вскинет руку, чтобы дать ответ. Среди гостей раскатилась волна смеха. Но не всем были по нраву его речи, и тут же послышался раздраженный крик:

– Ты пьян и мерзок, убирайся отсюда!